Из интервью Игоря Александровича 1996 года:
— На ваших глазах прошли становление и закат государства, называемого Советским Союзом. В чем причина его гибели?
— Я думаю, главное — это уход духовности. Поведение человека должно незримо диктоваться совестью. Сегодня полностью отсутствует мораль. Если можно безнаказанно врать, воровать, убивать, заниматься демагогией — какая уж тут мораль? Человек перестает отвечать за свои поступки — совесть-то молчит. Только она — единственный и неподкупный контролер. При ее отсутствии человек превращается в свою противоположность.
Считаю, что наше государство распадалось не год и не два, а все семьдесят лет. Сегодня мы лишь пожинаем плоды.
Сейчас вот всех будоражат выборы. Не знаю, кто победит. Но наш народ — дурак. Он любит тех, кто его расстреливает.
Из воспоминаний артистки "Молодого театра", рижанки Элиты Эркиной:
"Когда Моисееву было под шестьдесят, он решил сделать коллектив "Молодой балет", так как всегда помнил, что сам был артистом балета. Он разослал повсюду своих помощников отбирать артистов. А потом в Москве просматривал их сам. Игорь Александрович был чрезвычайно требовательным. Правда, когда мы заглядывали на репетиции исполнителей народных танцев, то понимали, что нас мэтр еще щадил".
Игорь А. Моисеев имел огромный интерес ко всем сторонам жизни. Мало кто попытался бы понять людей, запрещенных в СССР. Он рассказывал, что не мог не восхититься талантом Рудольфа Нуриева. Но пообщаться не удалось. Как он говорил: "развить отношения". Они разругались в первый вечер знакомства по дороге в ресторан, где собирались поужинать.
«МОИСЕЕВА БОЯЛАСЬ БОЛЬШЕ, ЧЕМ СТАЛИНА»
Моисеева: Мы c Игорем Александровичем прожили в Доме на набережной 33 счастливых года. Здесь всегда царила тишина, хотя за окном — широкие улицы, поток машин и Кремль. Мебель и вся обстановка — как в первые годы, когда мы обустраивались. Постепенно дом оброс разными мелочами. За границей, во время гастролей, я успевала что-то купить. Моисеев ходить по магазинам не любил. Правда, Игорь Александрович собирал зверушек — видите, фарфоровых собак, свинок, коз, петухов. Покупали их вместе, прогуливаясь по улицам разных городов. Что-то дарили друзья. Моисеев радовался звериному пополнению, даже если презент оставлял его равнодушным — дворянское воспитание не позволяло обижать дарителя.
культура: Вы ведь тоже потомственная дворянка...
Моисеева: Впервые род Чагадаевых упомянут в грамоте 1524 года великого князя московского Василия III. В «имперский период» семья жила в Петербурге, в Москву после революции переехал мой отец — князь Алексей Дмитриевич Чагадаев-Саканский, учредитель и вице-президент Царскосельского автомобильно-спортивного общества. Папа участвовал в Первой мировой, за храбрость получил Георгия IV степени. В Москве служил инженером на автозаводе имени Сталина. Был необыкновенно красив, только маленького роста. Мама из культурной мещанской семьи, владела пятью иностранными языками и работала в переводческом отделе Библиотеки имени Ленина. Дома родители легко переходили на французский, когда обсуждали то, что не предназначалось для детских ушей. Нас росло пятеро, я — младшая. Жили в большом двухэтажном доме в Вешняках, сейчас это Москва. Атмосфера в семье была особенной. Не помню, чтобы родители ссорились, желания детей почитали, каждый из нас занимался тем, к чему лежала душа. Старшая сестра пошла по маминым стопам, стала переводчиком. Другая рисовала, служила художником-декоратором в Вахтанговском театре. Третья увлеклась вирусологией. Мы все обожали единственного брата Дмитрия, он погиб на фронте в самом начале Великой Отечественной. Дома было хорошо, мы с малых лет знали, что можно, а что — нельзя, к кому и как обратиться. Нас учили искать общий язык со всеми людьми, а не только с теми, кто приятен и симпатичен. Может, благодаря воспитанию у меня не было врагов? Часто приезжала бабушка, папина мама. Строгая, не дай Бог, при ней согнуть спину, повысить голос или взять не ту ложку. Но мое детство закончилось рано. В 1937-м отца арестовали как «врага народа», потом почти сразу расстреляли на Бутовском полигоне. Реабилитировали его только в 1962-м. У мамы случился нервный стресс, она легла на кровать, повернулась к стене и отказалась от еды. Пролежала, не шевелясь, десять дней. Пережила отца на несколько месяцев.
культура: Как же Вы танцевать начали?
Моисеева: Занималась во Дворце пионеров и октябрят на Стопани, в красивом особняке, построенном когда-то архитектором Клейном для богатых чаепромышленников. Преподавали нам артисты Большого театра, они же ставили номера, с которыми мы выступали на концертах, даже в Кремле. В зале видели Сталина — ему нравилось, он аплодировал. Тогда мы и решили написать ему письмо.
«Моисеева боялась больше, чем Сталина»культура: Сталину? О чем?
Моисеева: Попросили зачислить нас в Школу Большого театра. По возрасту-то мы уже опоздали. Вождь послание прочитал и поставил на нем резолюцию. Нас вызвали в Школу, проверили данные, создали экспериментальную группу. Так я стала учиться в балетном училище. Через несколько лет нас начали сватать в разные коллективы — к Александрову, Моисееву, в Профсоюзный ансамбль, Хор Пятницкого. Руководители и педагоги приходили на просмотры. Меня взяли во вспомогательный состав моисеевского ансамбля. Игорь Александрович нуждался в артистах — коллектив создан, а своей школы нет. Счастье меня переполняло — накануне я попала на концерт ансамбля и находилась под впечатлением.
культура: Внимание Моисеева почувствовали сразу?
Моисеева: Особого — нет. Если Вы о личном, то мне только исполнилось 16, и он мне казался очень взрослым. Знала, что Моисеев жил в гражданском браке с примой Большого театра Ниной Подгорецкой. Позже, уже когда я танцевала, он женился на солистке нашего ансамбля Тамаре Зейферт.
культура: Ансамбль уже работал в Зале Чайковского?
Моисеева: Зал только открылся — новый, необыкновенно красивый. Выступали там недолго — началась война. В эвакуацию я попала благодаря случайной встрече с Моисеевым.
культура: Разве на Урал выезжали не все артисты?
Моисеева: Большинство. Игорь Александрович сначала попросился на фронт, но получил отказ — в окопах не станцуешь. Тогда он нашел два товарных вагона, и артисты отправились на Урал — выступать на военных заводах и перед ранеными в госпиталях. Все происходило очень быстро. На общем собрании зачитали имена отъезжающих, но мое не назвали. После заседания я зашла в магазин, купила клубнику, которой испачкала платье. Пришлось вернуться, чтобы почистить подол. Вдруг останавливается лифт и выходит Моисеев: «Что здесь делаешь? Иди, собирайся. Немедленно». Вечером я уже ютилась на третьей полке забитого до отказа вагона. Начались гастроли длиною в 19 месяцев. Кстати, Моисеев меня и замуж выдал. За мной стал ухаживать Гелий — единственный сын маршала Конева. Иван Степанович негодовал: не хватает еще какой-то «балеринки» в нашей семье. Когда понял, что отношения у нас серьезные, то расспросил обо мне у Моисеева. Игорь Александрович дал отличную характеристику. Гелий — видный юноша, хорошо пел, учился в военном институте, ходил в военной форме. Однажды на свидание со мной надел новехонькие блестящие маршальские сапоги, сшитые для Парада Победы 1945 года: размер ноги совпадал с отцовским. Мы пошли в ресторан, потом долго гуляли под дождем. Затем разразился скандал. Иван Степанович не мог себе позволить выйти на Красную площадь в сапогах с растрескавшимся лаком. Срочно сшили новые.
культура: Вы хорошо с Гелием жили?
Моисеева: Я была старше его почти на три года. Он любил погулять, выпить — мне это не нравилось. Предъявлял мне претензии за частые и длительные гастроли. Хотел, чтобы я ушла из ансамбля.
«Моисеева боялась больше, чем Сталина»культура: Как относился к Вам один из маршалов Победы?
Моисеева: Очень любил, говорили мы с ним всегда откровенно. Ему нравилось, что я модная, яркая и никогда ничего у него не прошу. Наряды мы привозили из зарубежных гастролей. Когда Гелий бросил нас с дочкой, Иван Степанович возмутился, послал его в Печенгу — где-то за Мурманском, и лет семь не пускал на порог дома. Был принципиальным, считал меня своей дочерью и любил внучку. Кстати, вместе с ним мы выбрали для нее имя — Елена. Свекор возил меня с дачи в Архангельском на работу в Москву на маршальской машине. Я никогда не жаловалась Коневу ни на сына, ни на свекровь, хотя Иван Степанович интересовался, кто его супругу навещает. Жена маршала любила гостей, хлебосольство, друзей. Ему же недоставало тишины и покоя. После войны он женился на своей боевой подруге, которую встретил во время битвы за Москву, в декабре 1941-го. Антонина Васильевна прошла с Коневым всю войну, следила за его рационом, потому что у него была язва, пробиралась даже на передовую, где располагался командный пункт.
культура: Конев не мог не знать, что Вы дочь «врага народа»?
Моисеева: Конечно. После смерти Ивана Степановича в его столе нашли бумагу, где значилось имя и годы жизни моего отца. Думаю, он очень переживал, но, когда я получила Сталинскую премию, сказал, что я прославляю его фамилию. Я-то была Конева.
культура: Невестке маршала в ансамбле завидовали?
Моисеева: Не замечала. Многие наши артистки выходили замуж за сыновей знаменитых людей: Микояна, Хрулева, Молотова. Привычно было видеть в зале высокопоставленных родителей и их адъютантов. Часто выступали в Георгиевском зале — вдоль сцены длиннющий стол, во главе Сталин: протяни руку — дотронешься. Когда танцевали, наступала тишина, все замирали и переставали есть. Сталин разворачивался к сцене и улыбался. После выступления я ждала, когда Иван Степанович освободится, и мы вместе поедем домой.
культура: Страшно было перед Сталиным танцевать?
Моисеева: Моисеева я больше боялась.
культура: Став Моисеевой, с Иваном Степановичем общались?
Моисеева: Да, мы поддерживали отношения и с ним, и с его женой, и с их дочерью.
культура: На предложение Игоря Александровича сразу согласились?
Моисеева: Поздно было не соглашаться. Мы к тому времени несколько лет жили вместе, хотя я никогда не говорила с ним об официальном браке. Развод и новая женитьба — все это было тогда непросто. Понимала, что Моисеев, представлявший Советский Союз во всем мире, должен повсюду восприниматься как образец, знала: ему не советуют разводиться, а он не готов идти на открытый конфликт с властью. Так что на брак ему нужно было решиться.
культура: Жить с ним было трудно?
Моисеева: Легче, чем с Гелей, хотя и с Гелей связано много хорошего. С Моисеевым мы никогда не ссорились. Я старалась создать спокойную атмосферу, освободить мужа от всякого быта. Хватало ума никогда и ничего ему не пересказывать, не настраивать против кого-либо. Хотя сплетен и новостей из гримерок ансамбля знала множество. Меня артисты не стеснялись, а я любила послушать. Моисеев не требовал от меня никаких материальных отчетов, деньги получал и выкладывал на стол. Игорь Александрович дома был тихим, нежным и спокойным. Трудно было поверить, что на работе он шумит, кричит, ругается...
культура: Когда приходил домой раздраженный, накрученный...
Моисеева: ...То я ему сразу чайку наливала. Чувствовала, что любое упоминание об ансамбле подольет масла в огонь. Старалась уходить от разговоров на эту тему, придумывала что-то, какой-нибудь вопрос задавала. Например, про живопись — он очень хорошо ее знал. Или — про его молодые годы в Большом театре. Он любил вспоминать.
А еще — гулять по Москве. После обеда мы шли в сквер около дома или на улицу Горького. Маршруты складывались по настроению. Когда догоняла грусть — бродили по пустынным переулкам, тихим и спокойным, держась за руки. Вот и в последний свой год, в больничной палате, он не мог без меня, с утра до вечера держал за руку — как на тех прогулках. Стихи о любви мне писал — целая тетрадь сохранилась.
«Моисеева боялась больше, чем Сталина»культура: Он предчувствовал, что окажется долгожителем?
Моисеева: На юбилее по случаю 90-летия его спросили: «Можно прийти к Вам на 95-летие?» Засмеялся: «Всех приглашаю на столетие». Когда исполнилось сто, Лена Щербакова (худрук — директор ансамбля. — «Культура») задала вопрос: «105 будем отмечать?» Ответил: «Нет, милая, я устал, еще годик, может, чуть больше...» Так и получилось — прожил год и девять месяцев. Чувствовал свой уход и очень волновался за ансамбль.
культура: И тем не менее, как почти все великие руководители, наследника-хореографа не воспитал.
Моисеева: Моисееву не было равных. И нет. Хотя о перспективах ансамбля он думал и назначил на руководящие должности тех, кому доверял. Научил их работать. Делал это заблаговременно, чтобы те, кто его сменит, проходили школу руководства при нем. Двадцать лет назад определил директором Елену Щербакову, помогал ей и результатом очень гордился. Он как-то умел находить нужных для дела людей.
культура: Как Моисеев сохранил себя?
Моисеева: Вел правильную жизнь. Каждое утро, до последнего дня, делал гимнастику, не пил, не курил. Не ел на ночь и меня отучил. В шесть часов — чай с булочкой и все. Игорь Александрович считал, что у него предрасположенность к полноте, поэтому порции всегда были небольшими. Редко употреблял мясо, хотя от жареных пирожков с мясом отказаться не мог. Его меню — рыба, птица, гречка, французский сыр и овощи, из любимых — баклажаны, шпинат, молодой картофель. Пил много чая. Кофе — только с молоком и только днем, а не утром.
культура: Кто приходил к Вам с Игорем Александровичем в дом?
Моисеева: Сергей Смирнов, Ираклий Андроников. Когда их не стало, новых друзей не появилось. Образ жизни поменялся на замкнутый. Моисеев говорил, что наступило время интеллектуального одиночества.
культура: Моисеев — азартный игрок, с самим Маяковским сражался на бильярде...
Моисеева: Не любил проигрывать и нервничал, как ребенок. У него даже настроение портилось, когда я побеждала в нарды. Всем играм предпочитал шахматы. На гастролях нас сопровождали «искусствоведы в штатском». Как же все радовались, если кто-нибудь из них умел играть в шахматы. Артисты — те, кто посмелее, умоляли таких сопровождающих начать партию одновременно с концертом, чтобы отвлечь Игоря Александровича. Тогда он смотрел не весь концерт, а только отдельные номера, особо его волновавшие.
культура: Как вы проводили отпуск?
Моисеева: Чаще всего на Иссык-Куле, жили там больше месяца почти каждый год. Игорь Александрович обожал те места, считал воду из озера целебной, заживляющей все раны, снимающей усталость. Иногда ездили в санаторий «Барвиха», но последние годы Моисеев там мучился и говорил: «Здесь всегда отдыхала элита, было с кем поговорить и сыграть в шахматы. Сегодняшние только «козла» забивают». В прошлом году ансамбль выступал в Северной Осетии, и глава республики Таймураз Мамсуров вспоминал о шахматных партиях с Моисеевым в «Барвихе».
За рубежом не отдыхали никогда. Однажды ездили в Италию, но, скорее, на экскурсию. Игорь Александрович хотел показать мне страну. Привел меня в ресторан, где они с Арамом Хачатуряном обсуждали «Спартака»: идея балета принадлежала Моисееву. Ресторан славится молочными поросятами, которых разрезали не ножом, а тарелками — настолько они были мягкими.
культура: Игорь Александрович Вам не снится?
Моисеева: Нет, если не считать нескольких раз после его ухода. Я, конечно, надломилась. Как будто закрылась книга.
«Моисеева боялась больше, чем Сталина»культура: Давайте ее откроем в начале... Можно ли сказать, что Ваша артистическая специализация — русские танцы?
Моисеева: Можно. Мне близки «Картинки прошлого» («Подмосковная лирика» — любимый номер Сталина), «Воскресенье», «Колхозная улица» — там, где есть образы, сюжет, история. Игорь Александрович начинал свои эксперименты с русских танцев, и тех, что помедленнее. Они ближе по характерам и проще по исполнению, ведь многие из первых танцовщиков не имели образования, пришли из самодеятельности. Только потом Моисеев начал ставить более сложные по технике номера и танцы народов мира.
культура: Русский характер по Моисееву, он какой ?
Моисеева: Веселый, заразительный, эмоциональный. Открытая улыбка и распахнутая душа.
культура: Он объяснял что-нибудь словами?
Моисеева: В наше время — нет. Показывал и танцевал сам — все становилось понятно. Когда нравилось, что редко случалось, говорил: «Теперь как у взрослых» или «Похоже на дело».
культура: Как он ставил — легко?
Моисеева: По-разному. К «Празднику труда» — это был госзаказ к 60-летию революции — никак не мог приступить. Не мог и все. Уже названивали из ЦК, интересовались, готово ли полотно. А он собрался только в последний момент, но поставил очень быстро. Когда сочинял новые номера, то не отключался даже во сне, всю ночь «танцевал» ногами.
культура: Ирина Алексеевна, чем Вы сейчас занимаетесь?
Моисеева: Читаю, вспоминаю. Каждый день стараюсь быть на работе — там, в ансамбле, моя жизнь. У меня никого, кроме дочери, не осталось: сестры — все меня старше, ушли. Ровесниц по ансамблю тоже, увы, нет. При Игоре Александровиче мне некогда было дружить — он не любил, когда я отлучалась из дома...
Предложи мне все начать с начала, я бы ничего не переменила. Дворянское воспитание, раннее сиротство, военная дисциплина в доброй маршальской семье были прелюдией к жизни с Моисеевым.
Уникальный текст журналистки "Комсомольской правды", ныне проживающей в Лондоне, о случайной встрече с отцом Игоря Моисеева в какой-то московской семье. Читателями он был не замечен, поэтому важно, что я его сохранила.
Напойте мне из “Лючии ди Ламмермур”, попросил гость, как бы в рассеянии забирая пигалицыну ручку в свои большие руки. Едва промурлыкав первые такты известной арии, она поглядела на свою ладошку в чужих ладонях и, вспомнив, что стесняется, умолкла и заалела с новой силой. Позвали к столу. Пигалица беспомощно оглянулась на маму, но поскольку гость уже вел ее уверенно сесть рядом, мама не пригодилась.
Он был дядин ровесник, то есть старый человек, но держался так, будто молод, и не просто молод, а живет будто не у нас, не в СССР, а где-то у них. Рыжина и одновременно седина производили вкупе розовое с апельсиновым, меленькие розово-апельсиновые кудряшки обрамляли обширный лоб. Вместо брюк на нем были бриджи — пигалица и названия не знала, никто вокруг бриджей не носил, спросила на обратном пути у мамы, мама сказала. Высокие чулки, про которые не знала, что они называются гольфами, помещались в желтые ботинки. Под светлым пиджаком в клеточку надет тонкий бежевый свитер. Все тон а тон, заключила почему-то по-французски дома мама, хотя по-французски в семье никто не говорил. Говорил дядя. И этот странный гость. Он и по-русски странно произносил букву р, грассируя, как опять же пояснила мама, и “Лючию ди Ламмермур” выговорил как француз, а не как русский. Время от времени они с дядей обменивались чем-то французским, но тотчас, опомнившись, переходили на наш язык. Мама объяснила и это: оказывается, неприлично говорить между собой на языке, какого остальные не знают. Интересно, откуда маме, не знавшей языков, это известно. Время от времени странный старик склонялся к малой соседке и вопрошал, какое новое яство положить ей на тарелку, опустошенную от предыдущих яств. Малая отличалась отсутствием аппетита, однако в гостях, то ли от смущения, то ли оттого, что было вкуснее, чем дома, сметала все. Мама еще и затем водила дочь к родственникам, чтобы поправить костлявое дитя. При прощании дядя зазывал приходить в следующий раз. Гость смотрел молча, улыбаясь.
В следующий раз возле старика поместилась миниатюрная старушка, оказавшаяся женой и чистой француженкой. На глазах у жены муж протянул пигалице незапечатанный заграничный конверт цвета слоновой кости, сказав: это вам. Пигалица, по обычаю, залилась краской до бровей. Рука словно приклеилась к телу, она ее не протягивала, поскольку не знала, что делать с конвертом. Тогда старик ободряюще предложил: хотите, я прочту вам? Не дожидаясь ответа, достал из конверта бумагу того же цвета слоновой кости, с красивым тиснением, и прочел: сначала эпиграф: “Увидеть Неаполь и умереть”, затем остальное.
Увидеть Вас и… умереть,
Истлеть на камнях преисподней,
Благословить судьбу и в муках сладких смерть,
Как дар любви, как дар Господний.
Я не хочу Вам льстить
иль с Вас писать Мадонну,
Как с Форнарины Рафаэль,
Ни в фимиамах благовонных,
Ни кистью мягкой, как пастель.
Мой стих правдив, правдив и чист пред Вами.
Он вестник истины: я твой.
Последний вздох, святое amen,
Мой круг, очерченный судьбой…
Загадка — жизнь. Загадка — встреча с Вами…
Какой мудрец найдет ответ?
В глазах раскосых d’ingirami —
В твоих глазах — нашел свой рай земной поэт.
Пигалица была ошеломлена. Половины слов она не знала и не поняла. А что такое d’ingirami — не знает и по сю пору. Дошло главное: объяснение в любви. При живой жене.
Миниатюрная француженка улыбалась, и все улыбались, включая маму. Пигалица готова была сквозь землю провалиться. Огнем горела, хотелось захныкать, заскулить и запеть одновременно. Понятия не имела, что ответить, и понимала, что отвечать ничего не надо, и ничего не понимала.
Старик был отцом знаменитого танцовщика, руководителя знаменитого танцевального ансамбля Игоря Александровича Моисеева, и тогда довольно старого, с точки зрения пигалицы, а миниатюрная француженка — его матерью.
…Мы снимем программу “Время "Ч"” с Игорем Александровичем Моисеевым, когда тому перевалит за девяносто.
— Так случилось, — скажет он, — что мы из Полтавы переехали в Москву во время Первой мировой войны. И сидели в Москве, когда началась Октябрьская революция. Отец мой — юрист, человек очень образованный, я должен был пойти по его стопам. Но военный коммунизм, голод — было сложно найти свое место в этом мире. И для того, чтоб я не болтался по дворам, отец сказал: поступай в скауты. Чудесная организация, жаль, что до сих пор не дожила, потому что именно она блестяще занимается воспитанием мужчин, мальчиков, приспосабливает их к делу и отвращает от ненужных соблазнов. Но эту организацию буквально через месяц уничтожили — я опять в пустом пространстве. Кто-то сказал, что есть хорошая студия Масаловой, бывшей балерины Большого театра. Я пошел туда… Случайно я попадал туда, куда нужно. Поэтому говорю, что Его Величество Случай диктовал мою судьбу…
Его Величеству Случаю я тоже была представлена. Как и все.
Хотелось бы только знать, почему одним он дает величие, оставляя на долю других ничтожество. Может быть, надо не просто очень, а очень-очень-очень-очень-очень-очень стараться?
Рассказала Игорю Александровичу о знакомстве с его отцом.
Улыбнулся, никак не откомментировав.
Верно, ему было слишком много лет для комментария.
Он ушел в сто два года.
Владимир Борисович Моисеев. Сайт: http://etovseonem.blogspot.com/
Игорь Александрович за всю жизнь сказал единственный комплимент своему внуку - артисту Большого театра - после юбилейного концерта:
- А мой внук неплохой танцовщик!
Но не узнал он, что его внук и отличный режиссер. На видео созданный им концертный балетный номер "Любовь и разлука".
